14 января 1900 года – открылся новый ипподром общества охотников конского бега для проездки лошадей на выгоне (т.е. за городской чертой) в конце улицы Васильевской. Первый день бегов был назначен на 2 февраля. Этот ипподром попал на карту города, как раз тех лет издания. Обозначался почти как на современных картах, а вот подпись гласила (дословно): Гипподромъ. Ещё на одной, более подробной карте, изданной А. Андерсоном в 1901 году этот ипподром тоже обозначен. Подписан так же, но имеется весьма важное уточнение в виде подписи длины ипподрома - 440с[аженей]. По этой же карте можно установить абсолютно точное расположение этого ипподрома. Находился он в квартале нынешних улиц: Васильевская, Колхозная, Спивака и Циолковского (ближе к Васильевской и вдоль неё).
Сохранилась дата создания и второго ипподрома, на другом месте. Упомянутое выше издание сообщает нам:
«25 октября 1911 года - Обществом поощрения рысистого конезаводства приобретена земля у крестьян Подмонастырской сл. для устройства ипподрома возле Троицкого кладбища».
Ипподром обозначен на схеме города 1930 года и подписан как - "Конские бега". Так же обозначался на различного масштаба довоенных и послевоенных картах. Видимо, в какое-то время не использовался или был не пригоден для эксплуатации, но всё в том же издании сообщается о восстановлении ипподрома в 1938 году.
А уже в 1939 на его базе была создана - Областная конно-спортивная школа с 15-ю учебными лошадьми.
Установить точное местонахождение тоже не трудно. Он располагался в квартале улиц: Лескова, Приборостроительная, Цветаева, Грановского. В память о нём сохранилось название - Ипподромный переулок, который частично проходит по территории бывшего ипподрома.
Новый ипподром был построен на территории Сельхозвыставки, где находится и по настоящее время. Соревнования возобновились в 1971 г.
Вот такое очень редкое фото проекта орловского ипподрома (кн. "Орёл", 1955г.)
Леонид Николаевич Потапов - художник, поэт, публицист, краевед, преподаватель Орловской детской школы изобразительных искусств и ремёсел, был человеком, щедро наделенным талантами.
4 января 1943 — 29 ноября 2004
Он родился в 1943 году в Орле. Окончил художественно-графический факультет Орловского педагогического института. После службы в армии, Леонид Николаевич работал учителем черчения и рисования. С 1985 по 2004 год преподавал в Орловской Школе изобразительных искусств и народных ремесел. Член Союза художников России с 1989 года. Его графические работы серии «Районный город Болхов»: «Церковь Петра и Павла», «Летят журавли», линогравюры принимали участие в областных и всероссийских выставках: «Край Черноземный», «Памятники Отечества», «Художники земли Орловской», «Поэтическая Россия».
Леонид Николаевич работал и был не только художником, но и талантливым поэтом и краеведом. В течение нескольких лет он вёл на областном радио передачи об Орле. В память о Леониде Потапове вышло издание – «Орловский край в русской литературе XX-XXI веков»
Из книги «Орёл послевоенный»
(не судите строго, писалось по детским воспоминаниям)
Бега.
Летом на афишных тумбах и стендах появлялся плакат. «Бега», - а ниже мелким шрифтом: «Испытание рысистых лошадей», - и адрес ипподрома, хотя весь город знал, что находится он за Троицким кладбищем. Тогда, в начале 50-х, еще не было на площади Ленина административного центра, не были построены заводы: «Приборов», «Малютка», «Научприбор» и «Диффузант», - и соответственно не ходил в эти районы, считавшиеся отдаленными, общественный транспорт, и на ипподром шли пешком от остановок трамвая, от нынешней гостиницы «Салют» и городского парка по Школьному переулку и Пионерской улице. Уже за полчаса до начала первого заезда люди группами шли через кладбище и, пройдя его насквозь по центральной аллее, поворачивали направо. Году , наверное , в 55-ом за кладбищем, судя по всему к десятилетнему юбилею окончания войны, были обустроены могилы похороненных здесь немецких солдат. Их огородили легкой оградой из металлической полосы, а внутри насыпали по шнурке несколько сотен могил и обложили их дерном, который нарезали тут же, рядом со стрельбищем, лежавшем вдоль бегового круга. И когда фронтовики, увешенные орденами, медалями, орденскими планками шли на ипподром, они всегда ругались, а между собой говорили, что своих-то бросили на полях сражений, даже места не отметив, а фашистам такой почет и уважение.
Круг на ипподроме был верстовой, на финишной прямой располагалась небольшая деревянная трибуна с лавочками для зрителей, а наверху — судейская будка, откуда колокол и возвещал о начале и окончании заездов. Оттуда спускался судья и на доске-указателе напротив писал мелом результаты очередного заезда; причем, не знаю, какой они пользовались шкалой, но у них всегда были не десятые, а восьмые доли секунды. Дальше, за ипподромным кругом, за дальним виражом находились конюшни, принадлежавшие Госконюшне и Злынскому конезаводу. Осенью, в сентябре, после окончания бегового сезона там разворачивали областную сельско-хозяйственную выставку, где показывались лучшие достижения за прошедший год: племенной скот с табличками-показателями продуктивности, урожаи зерна в снопах, словом, как на ВДНХ, только рангом и богатством пониже. Потом выставку перенесли на Цон и даже построили въездной павильон, заасфальтировали центральную аллею и провели несколько беговых дней, но дело заглохло, и только потом разместили здесь новый ипподром, а место старого, снесенного занимают теперь заводы «Научприбор» и «Диффузант».
Ипподром был радиофицирован, и уже издалека можно было услышать музыку, обычно русские и зарубежные маршы и вальсы, а также бывшие в моде фокстроты, передавали песни в исполнении Лемешева, Козловского, других популярных певцов того времени, а кроме этого у главной трибуны внизу всегда играл духовой оркестр, имевший свой постоянный репертуар. Зрителей собиралось до нескольких сотен. В первые послевоенные годы существовал тотализатор, за трибуной стояло несколько фанерных будок, но играть в нем никто не хотел — наши простые провинциальные люди предпочитали скинуться в шапку по количеству лошадей в заезде обычно это были небольшие ставки по пять- десять еще дореформенных, до 1961-го года, рублей. Выигравший просто оставлял деньги в шапке на следующий заезд, а остальные забирал. Таких групп игроков собиралось несколько. Были они достаточно постоянны на протяжении многих лет. В беговые дни приезжали бортовые машины, ставились столы, расставлялись напитки и закуски, тогда еще была в***ка на разлив, и ипподромный обыватель всегда имел возможность и выпить и закусить между заездами. Развлечений в то время было не много: бега да стадион, и многие после бегового дня успевали еще и на футбол на стадион «Динамо» или «Трудовые резервы», благо идти было всего минут десять- пятнадцать, и там успевали отметиться в буфете между таймами, причем часто продолжали болеть теми же компаниями.
В будние дни шел обычный тренинг, лошадей тротили, то есть пускали мелкой рысью ( наподобие человеческой трусцы) или давали маховую работу, когда лошадь шла широкой, но не полной рысью. В четверг была «резвая», во время которой проезжалась полная дистанция с максимальной скоростью. Обычно «резвая» начиналась утром по холодку. Наездники не в воскресных камзолах и картузах, а по-домашнему выезжали на круг, каждый с секундомером и засекали не только время, показанное своей лошадью, но и время конкурентов. Опытному наезднику не составляло труда только по четверти круга — 250-ти метрам определить возможность той или иной лошади. В середине 50-х рекорд страны, установленный Жестом, равнялся 1 минуте 59,6 секунды, да и по ныне двухминутный рубеж является показателем высочайшего класса для орловского рысака. Жест был от Талантливого и Жалмерки, но ни Жеста, ни тем более Талантливого, который ехал в свое время 2,02, мы, провинциальные мальчишки, видеть не могли. Это были отголоски разговоров знатоков, которые бывали и на Московском, и даже на Одесском ипподромах. А вот брат Жеста — Тамерлан, гнедой жеребец 1949 года рождения, от Талантливого и Армейской, был одним из фаворитов Орловского ипподрома, хотя его результат 2,12 секунды был далек от резвости отца и брата. Конечно, рассчитывать на то, что в провинции были сверхрезвые лошади, не приходилось — самое лучшее (независимо от того, кому это принадлежало: колхозам, совхозам или конным заводам) забирала Москва и там- лучше мастера-наездники, а в Орле тогда наездников выше 1 категории не было. Начинали работать с лошадью очень жестко, лошадь неперспективную быстро возвращали назад, выжав из нее все соки, как тогда говорили знатоки: «Был на Московском ипподроме, вернулся разбитым» или же в «разобранном состоянии»...
Каждый наездник имел свои цвета, и в беговых программах писали: «Камзол вишневый, картуз голубой»,- или: «Камзол палевый, рукава красные, картуз голубой», - именно по ним определяли наездников и лошадей, и только мы, мальчишки, которым наездники даже доверяли тротить и вышагивать лошадей после «резвой» (тогда еще ворот для вышагивания не было), знали каждую лошадь.
Из этой обоймы наездников в середине 50-х самым титулованным был Н.И. Лапиков, он уже успел поработать на других ипподромах, имел первую категорию. Все остальные: К. Дьячкин, живший рядом на Новотроицком поселке, Н.Анкин (дядя Коля), Ф. Бологов — имели вторую и третью категории, а Ештокин и Бафанов первое время даже числились ездоками. Интересно, что и сейчас, 50 лет спустя, фамилии эти на слуху, только едут теперь их дети и внуки. Называли их чаще просто по именам: Николая, Филя, старшего Жиляева звали «дед».
Дед ездил на Аскольде — красивом вороном жеребце, с белым носом и белыми ногами, про таких говорят «в чулках». Из всех лошадей старшего возраста Аскольд был самым резвым, 2,11 секунды — стояло в программах напротив его имени.
И не только цифры красили жеребца, он действительно обладал прекрасным ходом, но часто сбоил, то есть переходил на галоп, что строго карается на состязаниях рысаков. Знатоки говорили, что Дед не справляется с жеребцом, что тот ему не по классу, хотя даже через столько лет можно это оспорить, ведь имей Аскольд устойчивую рысь быть бы ему на Московском ипподроме. Олег Газманов как-то пел: « Вы аллюром несетесь, не чуя узды»... А аллюром нельзя нестись. Аллюр — это способ движения лошади. И шаг- аллюр, и рысь, и галоп,- все это разные аллюры. Рысь — это поставленный человеком способ движения лошади. Никогда в природе, если лошади нужно двигаться быстро, она не пойдет рысью, потому что галоп гораздо быстрей, более 60-ти километров в час, рысь — чуть больше сорока, причем у рысака ставится одновременно левая передняя и правая задняя нога и наоборот, и иноходь- очень редкий для нашей местности аллюр, когда левая передняя и левая задняя ставятся одновременно.
Знаменитый граф Г.Орлов после окончания турецкой войны прослышал, что у султана есть замечательный арабский жеребец светло-серой серебряной масти, и задался целью получить этого жеребца, но война закончилась, и взять его в качестве приза было уже невозможно, и Орлов купил его за 60 тысяч серебром, немыслемые в то время деньги. Чтобы не повредить здоровью лошади и не подвергать морской качке, решили вести посуху своим ходом и целый отряд со всеми необходимыми предосторожностями, вплоть до того, что даже сено перебиралось самым тщательным образом по травинке. Прошло несколько месяцев в пути, прежде чем жеребец очутился в имении Орлова. Это была необычайно красивая лошадь, и граф считал, что именно она истанет родоначальником орловского рысака -легкого, выносливого, в отличие от тяжелых европейских лошадей. Сначала жеребца нарекли Сметанным, уж очень он был хорош и ласков, а потом Сметанкой. Однако весной следующего года, когда конюх, огромный двухметровый мужик, вывел его во двор и жеребец, почуяв кобыл, встал на дыбы, конюх, который любил его больше всех на свете, со словами: «Не балуй», - дернул за недоуздок и опрокинул жеребца на спину. Падая назад, Сметанка опрокинулся на спину и ударился головой о каменную колоду, из которой поили лошадей... Бросились к графу, долго искали конюха, которого потом нашли повесившимся на чердаке. Так закончилась жизнь арабского жеребца в России. Когда чучельщик по указанию графа стал делать чучело, оказалось, что у Сметанки не 18, а 19 пар ребер, такой он был длинный и нестандартный для араба. Сметанка и стал родоначальником знаменитого орловского рысака. От него родилось всего шесть жеребят, и среди них знаменитый Полкан, а вот от Барса приплод составил уже около 900 лошадей, в том числе Лебедь и знаменитый Мужик (первый, выведенный Толстым под именем Холстомера)...
Лошади старшего возраста сходились обычно в восьми-десяти заездах. Иногда в дни праздников, например, в День физкультурника или в День военно-морского флота, устраивались заезды в два гита, когда одни и те же лошади шли сначала в седьмом заезде, а потом, вторым гитом, - в двенадцатом, и победителя объявляли по итогам двух заездом. Бывали случаи, когда лошадь шла с поддужным, то есть рядом скакал верховой, скорость которого была значительно выше, и рысак шел за ним, как за лидером. Из группы жеребцов и кобыл, которым в середине 50-х годов было по пять-шесть лет, наиболее классными были: Тамерлан, Аскольд, Резвый Ветер, Грозный, Нарцисс, - резвость их колебалась между 2,11-2,14 секунды, да еще молодой Разговор, огромный серый в яблоках жеребец, - это он под управлением наездника Бологова установил два рекорда Орловского ипподрома — 2,26 для двухлеток и 2,16 для лошадей трехлетнего возраста, что было для тех лет высоким достижением. Чаще других сильнейшие заезды выигрывал Тамерлан, считавшийся, к сожалению, верстовой лошадью, всегда вырывавшей старт, но последние полкруга его, к сожалени, не хватало...
В дождливые серые дни глинистая дорожка раскисала и лошадь бросала назад такие комья грязи, что наездники ехали залепленные грязью с ног до головы, а к концу дистанции уже невозможно было разобрать ни цвета наездника, ни его очертания. Тогда еще не было машин-стартеров с турникетом, по которому равняют лошадей при старте и стартовали порой долго и мучительно, по много раз возвращаясь назад, и назойливо звонивший колокол возвещал о том, что старт не состоялся. Лошади, имевшие худшую резвость, стартовали по бровке, а сильнейшие ехали полем и имели номера пять, шесть, семи в зависимости от количества лошадей в заезде. Среди обычных зрителей, интерес которых останавливался на результатах заездов, были и иностранные знатоки. Особенно меня привлекали две женщины — они на протяжении многих лет являлись самыми знающими зрителями на ипподроме. Уже немолодые, лет под пятьдесят, мне, двенадцатилетнему, они казались совсем древними. В светлых летних габардиновых пальто, по моде того времени, в широкополых шляпах, украшенных цветами, они были кладезем ипподромной премудрости, бывали на Московском, Одесском и Харьковском ипподромах, ходили на бега еще в довоенные времена, постоянно что-то вспоминали, в том числе и послевоенных фаворитов: Чека и Пирра. От них я впервые узнал, что когда дается имя жеребенку, обязательно первая и третья буквы должны быть начальными буквами имен матери и отца; что рысак может «шлапотить», то есть переходить на «шлап», когда передние ноги идут рысью, а задние галопом, и что такую лошадь нужно снимать с дистанции, а для того, чтобы рысь была устойчивой, голову лошади надо подтянуть к седелке при помощи оберчека, и множество других подробностей и премудростей. Они называли результаты московских бегов. В их речи звучали фамилии московских мастеров-наездников, перечислялись их хитрости, тонкости и уловки. Из своих сумочек они доставали московские программки с пометками. От них я впервые услышал имя Жест- он был, как тогда говорили, рекордистом Советского Союза и братом нашему Тамерлану...
Тот старый Орловский ипподром был местом встреч, о которых можно было и не договариваться потому, что бега начинались всегда в одно и то же время по воскресеньям. Он выполнял функции клуба, в котором многие знали друг друга по много лет, но могли не знать фамилии, должности и звания, а то и имени. Он был одним из немногих послевоенных развлечений- достаточно комфортным и безопасным местом, в отличие от центральных ипподромов, где вовсю работали тотализаторы и было немало и счастливых выигрышей, и трагически изломанных судеб. С его закрытием и переносом на новое место для некоторых закончилась ипподромная эра и они уже не стали ходить на новый ипподром.
Фото : из личного архива Н.З.Бафановой, Л.В. Потаповой, Ф.Харитонова
